Под розами.
«Сцены из семейной жизни», «Отцы и дети», Антнон Палыч и Уэльбек лайт под одной красивой французской обложкой. Три акта, несколько сцен, пара бессонных ночей и вся жизнь в декорациях дома детства.
Душещипательная и о-о-очень удачная вариация на тему: трое взрослых детей собрались в доме родителей. На сей раз по печальному поводу.
Три акта и несколько сцен в декорациях дома детства. Время действия — пара бессонных ночей, на протяжении которых вспоминается и передумывается вся прошлая, настоящая, а возможно, и будущая жизнь. Действующие лица — два брата (успешный кинорежиссер, как и положено, странный, холодный, отстраненный гений Поль и прагматичный топ-менеджер Антуан) и старшая сестра Клэр, которая сильно устала быть главной ответственной и всерьез планирует уйти к любовнику, чтобы пустить под откос так тщательно выстроенную рутину.
Начинаем читать текст на вдохе и выдыхаем только к финалу. История не сюжетная — Адан не удивляет нас детективными уловками и неожиданными поворотами. Однако картонные типажи героев, детей и родителей в нескольких поколениях, очень быстро перестают быть типажами и становятся реальными людьми. Едва ли не в каждой сцене мы узнаем себя. И от этого делается не по себе.
Такой современный французский парафраз чеховского «Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни». Только во французском варианте течение жизни звучит как «Мы со страшной скоростью переходим из разряда молодых мудаков в разряд старых мудаков». Это, конечно, в переложении на французскую культуру, что-то между лайт-версией Мишеля Уэльбека и Антона Палыча.
По-чеховски кратко, сдержанно и в то же время пронзительно. Ну а образ сада с розами, разумеется, нас отсылает к саду с вишнями. В финальной сцене Поль проходит через этот самый сад, который, как и у Чехова, здесь символ старого семейного патриархального мира, который летит сейчас ко всем чертям.
«Да черт подери, что за разговор такой? Все лезет по швам. Все рушится. Можно подумать, вся постройка до сих пор держалась на папе».
Только теперь беда уже не в том, что вишневый сад вырубают. А в том, что, как в известном меме, родители пашут на трех работах, а дети потом прощают их у психолога. Новые установки нового времени.
Адан размышляет над чеховской обыденностью, разницей между обычной жизнью, которая приносит радость, и тоскливым существованием в серых буднях. Герои хотят жить жизнь и просто быть счастливыми, но отчего-то все кем-то притворяются, Поль как будто ради искусства, Антуан — чтоб соответствовать коллективу топ-менеджеров, а Клэр — ради детей.
«В домах все давным-давно спали, завтра рано вставать, идти на работу или в школу, и я, в сущности, ничего большего особо от жизни и не просил: завтрак в кругу семьи, все эти слова на прощание «шарф не забудь», «надень пальто потеплее», «дневник взял?», «давай быстрее, на автобус опоздаешь», «хорошего дня», «до вечера», «купи хлеба на обратном пути». Тогда почему я с Сарой упираюсь всеми четырьмя копытами? Почему на работе, перед коллегами, делаю вид, что я такой же, как они, что презираю такую жизнь? Обычную жизнь. Как будто есть какая-то еще. Как будто у кого-то на складе завалялось что-то другое, посолиднее. Какая-то серьезная, долгосрочная альтернатива».
Так же по-чеховски Адан сталкивает бытовое и высокое, трагедию с комедией. Как сама жизнь превращает нашу действительность в фарс. Когда и пострадать-то нормально не получается, потому что дети по дому бегают с криками или надо идти за продуктами. Клэр звонит любовнику в день похорон отца и слышит, что он ее хочет прямо сейчас…
«У меня встает даже от твоего молчания, — отозвался он.
И я спросила себя, относится ли и это к разряду «жизнь продолжается несмотря ни на что», «все переплетается и превращает наше существование в грандиозный фарс».
Адан пишет историю, которая вне повестки и вне времени, но четко бьет в сегодня. Детали времени разбросаны по всему тексту.
Это история на те самые вечные темы из канона. И в романе Адан ее описывает.
«Теперь мне хватает литературы, да и то если она далека от модных общественных тем, если не претендует ни на анализ болезней эпохи, ни на изображение нашей разломанной страны».
При этом адановская тоска все же отличается от тоски чеховской, как отличается французская тоска от тоски славянской. Хотя бы потому, что запивают ее герои сезонным кот-дю-роном.
Текст: Екатерина Врублевская
